Ласковин, однако, сейчас был не расположен к шуткам и аллегориям.
– Слава, не тяни время,– попросил он.– Хочешь что-то показать – показывай, только, пожалуйста, побыстрее!
– Спокойнее, Ласка,– невозмутимо произнес сэн-сэй.– Вопрос первый: кто тебя гонит?
– Время! – сердясь, ответил Ласковин.– Времени у меня нет!
– Времени вообще нет,– сказал Вячеслав Михайлович.– Гонит тебя желание действовать. Желание, а не необходимость. Поэтому ты потерял понимание. Сейчас происходит нечто важное, а ты пытаешься убежать от него. Почему?
– Потому что я должен быстрей освободить Юру! – воскликнул Ласковин.– В любой момент может что-то случиться!
– Все, что может случиться, уже случилось. Все, что должно случиться,– произойдет. Знаешь анекдот про пьяного и фонарный столб?
– Давай рассказывай! – с досадой проговорил Ласковин.
Он знал, что Зимородинского невозможно сбить с намеченной им самим программы. И то, что сэнсэй не позволит ему сейчас уйти, Андрей тоже знал.
– Ночь. Вокруг фонарного столба на остановке ходит бухарик, что-то ищет. Пять минут, десять. Рядом – мужик. Ждет автобуса. Сжалившись над пьяным, предлагает: «Давай помогу, что ищешь?» – «Червонец потерял»,– говорит бухарик. Ищут вместе. Червонца нет. «Слышь, друг,– говорит мужик.– А ты точно здесь потерял?» – «Не, там!» – показывает бухарик в сторону подворотни. «А чего ж ты, дурень, здесь ищешь?» – спрашивает мужик. «А здесь светлее!»
Улавливаешь аналогию?
– Улавливаю,– пробормотал Андрей.
– Желания,– сказал Зимородинский,– приходят извне. Вопрос: откуда пришло твое желание немедленных действий? Откуда и от кого?
– Ты в общем говоришь, теоретически? Или – конкретно? – спросил Ласковин, насторожившись.
– Очень конкретно!
– То есть кто-то внушает мне желание действовать?
– Не желание действовать,– уточнил Вячеслав Михайлович,– а желание действовать по-дурацки. Ты атакован. Защищайся!
– Как? – в некоторой растерянности спросил Андрей. Он верил сэнсэю, но хотел бы еще увидеть противника.
– Защита от чужой воли,– сказал Зимородинский.– Вникай.
И, сосредоточившись, «нажал» на обе верхние чакры Андрея, одновременно подсасывая энергию из его же манипуры. Прием подавления. Если дополнить его физическим воздействием на определенные точки, «вскрыть» энергетические каналы, можно лишить человека способности сопротивляться. Или – лишить разума. Но Зимородинский не стремился к максимальному воздействию. Больше того, максимальное воздействие могло иметь самые неприятные последствия для него самого. Могучий хранитель Андрея, активизировавшись, мог врезать так, что от собственной энергетики Зимородинского осталась бы только звездная пыль. Да, это была опасная игра, но только так можно было проявить связь между Ласковиным и оберегающей его силой. Не пользоваться ею, нет,– такому не научишь за час, так же, как не научишь грамотной защите.
Но чтобы «оберег» вошел в тело и вступил в игру явно, а не косвенно, оберегаемый должен его «пригласить». Пусть только Андрей научится «запускать механизм», а уж дальше хранитель управится сам.
Зимородинский воздействовал так, чтобы Ласковин на физическом уровне ощутил «нажим».
И Андрей ощутил его.
Сначала Ласковин почувствовал пустоту в желудке. Голод? Да, голод. Но не только. Затем – тупое давление в затылке и резь в глазах. Сосредоточиться на собственных ощущениях Ласковин не пожелал. Наоборот, постарался «выключить» их. Нормальное отношение. В другом случае.
Зимородинский нажал сильнее, наблюдая за реакцией своего ученика.
Реакция оставалась – так себе. Неорганизованная. Канал охраняющих сил был закрыт, а собственная энергия Андрея металась и вихрилась, как испуганная отара овец. Бери и кушай.
«Он должен видеть!» – пришла Зимородинскому мысль.
– Закрой глаза,– велел он ученику.– Закрой глаза и попытайся представить все, что ты чувствуешь, как картинку.
Ласковин выполнил команду.
Сначала он совершенно не представлял, что должен увидеть, но постепенно ощущения усилились, особенно давление в затылке, и он «увидел». Как будто кто-то протянул резиновую, налитую мутью сосиску сквозь его голову. «Сосиска» тут же начала разбухать, заняла полчерепа… но Андрею было очень трудно сосредоточиться на созданном образе. Мешали собственные мысли, сидящее внутри беспокойство.
«Зеленый фон»,– вспомнил Андрей.
Чистый зеленый фон внутри сознания. Он, говорил Зимородинский, избавит вас от болтовни в голове.
Андрей представил впереди и вокруг себя это самое зеленое пространство, волнующееся, как поверхность моря… и тут же потерял образ резиновой «сосиски».
Андрей попробовал вернуть его, опираясь на давление в затылке, но давление это ощущалось теперь не внутри, а где-то позади головы. Ласковин попытался сам «отодвинуться» назад…
Что-то ярко полыхнуло в мозгу, и Андрей выпал из реального мира.
Он стоял на чем-то круглом, скользком и ненадежном, вроде болотной кочки. Он был голый и мокрый. Его окружала серая муть с красными тусклыми проблесками. Шагах в семи от него муть сгущалась в темную колеблющуюся стену. И от этой стены, словно вырастая из нее, к Андрею тянулась огромная, тоже темно-серая ручища. Толстенная великанья ручища эта по запястье погрузилась в живот Андрея и возилась там, внутри.
Андрей увидел, как ходят мускулы на огромном предплечье, и содрогнулся от омерзения. Он вцепился в гадину (вдвое толще, чем его собственные руки) и потащил наружу. И тут же закричал от боли в животе. Ручища зацепилась прочно. Да она попросту вросла в его тело: серая дряблая шкура без всякой границы переходила в смуглую кожу живота.